История Басманного района

[VAOZ]

Басманная слобода
Своим названием этот московский район обязан дворцовой Басманной слободе, память о которой сохранилась в именах Старой и Новой Басманных улиц. Здесь жили басманники. В литературе было высказано несколько предположений о том, чем они занимались.

Согласно словарю В.И. Даля, басманом назывался «дворцовый или казенный хлеб». В одном из документов 1690 г. читаем, что патриарху было подано «столового кушанья… десять басманов». Отсюда вполне логичным выглядит предположение, что басманниками могли быть дворцовые пекари. Но они жили совершенно в другом районе Москвы — на месте нынешнего Хлебного переулка и поэтому более обоснованным представляется иное объяснение занятия здешних слобожан.

Басмой на Руси называли тонкие листы металла (серебряные, медные, золотые) с вытесненным, вычеканенным рельефным рисунком, применявшиеся для различных украшений. В частности, они применялись для украшения икон. Поэтому становится понятным, что в слободе жили чеканщики по металлу.

Басманная слобода была одной из крупных дворцовых слобод Москвы, по числу дворов уступавшая лишь Садовой, Барашской и Огородной — в 1638 г. здесь считалось 64 двора, а к 1679 г. их значилось уже 113. Ее центром являлась Сретенская церковь с приделом великомученика Никиты, известная с 1625 г. В 1722 г. церковь значится уже каменной, а через восемь лет — обветшавшим каменным строением. Но только спустя четверть века, в 1751 г., было построено существующее красивое барочное сооружение (Старая Басманная ул., 16). Считают, что оно включило в себя остатки прежней каменной церкви. Однако вряд ли старый слободской храм был таким большим. Прекрасные формы «елизаветинского» барокко видны в ломаных крыше и главке, обрамлениях окон, ломаных сандриках и крепованных карнизах. Авторство постройки обычно приписывают известному архитектору Д.В. Ухтомскому. По мнению И.Э. Грабаря, «едва ли можно допустить, что дело здесь обошлось без его участия, если не в постройке, то хотя бы в консультации».

К концу XVII в. Басманная слобода расширилась на север. Появилась новая улица, на которой не позднее 1695 г. встала «новопостроенная» деревянная церковь Петра и Павла, небесных покровителей царя. Ее приход состоял из 44 дворов — тяглецов Басманной слободы и «загородных», живших за чертой города. Однако эта территория, находившаяся по соседству с Басманниками, называется иначе — Новой солдатской, или Капитанской, слободой; реже — Новой Басманной. Здесь указом царя были поселены военные, а с 1714 г. в обеих Басманных слободах дозволено строить дворы купцам. Уже к 1702 г. население района увеличилось более чем вдвое — в приходе стало 114 дворов.

По словам иностранных путешественников, здесь, по соседству с Немецкой слободой, жили те иноземцы, кто перешел на русскую службу и принял православие.

Лучниковая слобода
Несколько слобод района располагалось в пределах Белого города. Лучников переулок, расположившийся между нынешними Мясницкой и Покровкой, напоминает о Лучниковой слободе. По одной из версий, здесь торговали луком, по другой — жили ремесленники, изготовлявшие метательное оружие — луки. Центром слободы являлась Георгиевская церковь, «что в Старых Лучниках», упоминаемая как деревянная с 1625 г. и перестроенная в камне в 1693 г.

Блинниковая слобода
Еще об одной слободе — Блинниках напоминает церковь Николая Чудотворца, «что в Блинниках» (иногда она упоминается «что в Кленниках»), располагавшаяся в начале Маросейки. Предшественником этого храма являлась деревянная церковь Симеона Дивногорца, построенная в 1468 г. Иваном III. В XVII в. его сменил деревянный храм Николая Чудотворца, перестроенный в камне к 1657 г. Слободу населяли блинники — мастера, изготовлявшие блины.

В древней Руси блины пеклись, как правило, в двух случаях — во время масленицы и поминок, являясь непременным их атрибутом. Обычай справлять масленицу — неделю предшествующую великому посту, был перенесен на Русь через Византию из древнего Рима, где встрече мартовских календ предшествовали дни поминовения усопших. На Руси в старину первый масленичный блин всегда отдавался нищим на помин душ покойных.

Гавриловская слобода
Современный Архангельский переулок между Мясницкой и Покровкой был назван по располагавшейся здесь церкви Архангела Гавриила. В ее окрестностях находилась патриаршая Гавриловская слобода. Поскольку этот переулок в старину именовался еще и Котельниковым, можно полагать, что слобода была ремесленной. В 1632 г. в ней значилось 62 двора. Храм на этом месте впервые упомянут в 1551 г. и именовался тогда церковью Гавриила архангела «в Мясниках». В 1620 г. он именуется как «Гавриила Великого, что на Поганом пруде» и уже тогда является центром Гаврииловской патриаршей слободы. С 1657 г. церковь значится уже каменной.

С 1699 г. владения к северу от храма начинает скупать любимец Петра I Александр Данилович Меншиков, а к 1705 г. на месте современного почтамта сформировалась его обширная усадьба. В 1704 г. стоявший с нею храм разобрали и уже к 1707 г. возвели новую постройку, невиданную в Москве по высоте (81 м), вошедшую в историю под названием Меншиковой башни. Рассказывали, что вельможа выстроил этот памятник дабы затмить незадолго перед тем выстроенную знаменитую Сухареву башню. К строительству храма Меншиков привлек отечественных и иностранных мастеров. Общий надзор над работами был возложен на Ивана Петровича Зарудного. К. нему под начало определили итальянцев, выходцев из Тессинского и Фрейбургского кантонов Швейцарии, приехавших в Россию в 1703 г. Их руководителем был известный впоследствии архитектор Доминико Трезини. И хотя через полгода он был отправлен в Петербург, ему все же удалось приложить руку к этому проекту. Вместе с ним работали еще три архитектора — Ф. Фонтана, г. Пандо и Б. Скала, а также «мастера гипсовых и каменных дел», т.е. скульпторы Д.М. Фонтана, Ж.М. Фонтана, г. Квадро, Д. Руско, К. Феррара и П. Джемми. Возводила церковь артель русских мастеров — 23 каменщика из Костромы и Ярославля.

Несмотря на переезд в Петербург, Меншиков не оставил попечения о новой церкви. Правда, довести до конца, из-за указа о запрете каменного строительства в Москве, первоначальный проект не удалось, и поэтому храм закончили деревянным тридцатиметровым шпилем с золоченой фигурой ангела. В 1708 г. на башне установили английские куранты и подвесили пятьдесят колоколов.

Новая церковь вызвала пересуды у москвичей, ибо оказалась на полторы сажени выше колокольни Ивана Великого. Но простояла она недолго — 14 июня 1723 г. она загорелась от удара молнии: занялся деревянный шпиль, огонь перекинулся ниже и все 50 колоколов упали, проломив своды. Так закончилось это предприятие всесильного вельможи. Лишь в 1770-х годах храм был приведен в порядок.

Кулишки
Но, пожалуй древнейшим поселением являлось село Кулишки, располагавшееся в районе между Маросейкой, Покровкой и Солянкой, память о котором долгое время сохранялась в названиях церквей Петра и Павла, Трех Святителей, Рождества Богородицы, Всех Святых, Кира и Иоанна, имевших одинаковые определения: «что на Кулишках». Свое название Кулишки получили от слова «кулига» — мокрое, топкое место. По преданию, именно здесь располагалось одно из сел боярина Стефана Ивановича Кучки, первоначального владельца Москвы в тот период, когда она являлась еще сельским поселением.

Подкопаево
Ещё одним древним селом здесь являлось Подкопаево, память о котором сохранилась в названии Подкопаевского переулка и церкви Николы, «что в Подкопаеве». Впервые оно упоминается летописцем под 1493 г., когда после большого московского пожара сгорел дворец в Кремле, Иван III вынужден был поселиться «у Николы у Подкопаева под конюшнею в крестьянских дворех». Главным здесь являлся храм Николы Чудотворца. Здание церкви было каменным уже в 1629 г.

Глинищи
Спасоглинищевский переулок был назван так по церкви Спаса, «что в Глинищах». Впервые в сохранившихся источниках Глинищи упоминаются в духовной Адриана Ярлыка — старца Симонова монастыря, составленной в 1460 г. Название этого поселения достаточно прозрачно. Здесь жили глинники, мастера, изготовлявшие глиняные печи.

Колпачная слобода
Колпачный переулок, как полагают, был назван по Колпачной слободе, где жили ремесленники, делавшие колпаки. Ныне под этим словом, имеющим татарское происхождение, понимают головной убор. Но в древности первоначально так именовали высокую суживающуюся кверху шапку с узким меховым отворотом и с одной или двумя прорехами, к которой прикреплялись пуговицы и запоны. Делались колпаки из дорогих материй, преимущественно бархата «червчатого», и украшались жемчугами и другими драгоценными камнями. Носили их московские князья. Колпаком также называли воинское наголовье, состоявшее из венца или околышка и навертья или высокой остроконечной тульи. Иногда для защиты щек, затылка и плеч к этому наголовью прикреплялась кольчужная сетка, застегивавшаяся у шеи или на груди запонами. Позднее этим словом стали обозначать головные уборы простонародья.

Хохловкa
По соседству известны Хохловские переулок и площадь, напоминающие о существовании здесь Хохловки, поселения украинцев. Здесь они селились с начала XVII в., еще до воссоединения Украины с Россией. Церковь известна с 1625 г. и была перестроена в камне к 1657 г. Определение же «на Хохловке» впервые фиксируется с 1653 г.

Котельники
Церковь Успения Богородицы «в Котельниках» на углу нынешних Покровки и Потаповского переулка свидетельствует о наличии здесь слободы котельников, изготовлявших, по П.В. Сытину, котлы для варки пищи. Церковь известна с 1511 г., а в 1652 г. была перестроена в камне. Ремесло котельников требовало использования открытого огня и поэтому неудивительно, что их поселение располагалось на окраине города. Однако с расширением городской территории слобода оказалась внутри жилых кварталов, и котельники, очевидно, вынуждены были перебраться за Яузу, где ныне известны Котельнические переулки и набережная.

Огородная слобода
Другие слободы расположились между современными Бульварным и Садовым кольцами. Между нынешними Мясницкой и Покровкой располагалась дворцовая Огородная слобода, обитатели которой поставляли различные овощи. Из них наибольший спрос имели капуста и огурцы. Из других овощей наиболее распространенными культурами являлись морковь, лук, чеснок, редька, свекла. Из фруктов наиболее популярными были яблоки. Несмотря на суровость московского климата, для нужд двора здешние огородники умудрялись выращивать в «содилах» (парниках) даже арбузы и дыни.

Память о слободе сохранилась в названии переулка Огородная слобода. Она была одной из самых больших в Москве. В 1638 г. в ней значились 174 двора, а к 1679 г. их число возросло до 373. Главной здесь являлась упоминаемая в источниках с 1625 г. церковь святого Харитона Исповедника, по которой получили названия Большой и Малый Харитоньевские переулки. Кроме этого, в слободе существовала и другая церковь — Трех Святителей, «что в Старых Огородниках», документально известная с 1635 г. и перестроенная в камне к 1680 г.

Барашевская слобода
Несколько больших дворцовых слобод находились южнее Покровки. Барашевская слобода дала название Барашёвскому переулку. О занятиях населявших ее барашей в литературе долгое время шли споры, пока не стало ясно, что барашами назывались княжеские, а затем царские слуги, возившие за государем в походах шатры и раскидывавшие их в поле для царского отдыха. Об этом становится известно по упоминанию в одной из грамот 1615 г., посланных в Пермь, где предписывалось отыскать и возвратить в Москву тяглецов этой слободы, покинувших первопрестольную в тяжелую пору Смутного времени начала XVII в. В ней читаем: «Бил челом нам Барашские слободы староста Иванко Корцов и во всех барашей место, а сказал: от московского де разорения служат они нашу шатерную службу в наших походах и тягло тянут достальными людьми». В 1632 г. в слободе было 69 Дворов, а в 1679 г. значилось уже 183 двора. Документы отмечают в Барашевской слободе две приходские церкви: Воскресенскую и Введенскую. Первая из них упоминается с 1620 г., а вторая вошла в историю Москвы тем, что при ней в 1660-х годах действовала одна из первых известных нам московских школ, которую на свои средства устроил местный священник И. Фокин. По некоторым сведениям, до поселения барашей здесь существовала небольшая Ильинская слободка.

Казенная слобода
Два Казенных переулка (Большой и Малый) сохраняют память о Казенной слободе, располагавшейся с правой стороны Покровки. В древней Руси казной называли запасы всяких вещей, драгоценных камней, денег и т.п. Отсюда выражения: казна домовая, казна постельная, казна золотая, казна серебряная и проч. Но чаще всего это слово употреблялось по отношению к великокняжеской, а затем царской казне. Ею заведовал казначей (эта должность начинает встречаться в источниках с конца XV в.), а затем Казенный приказ, впервые упоминающийся в 1578 г. Сама казна помещалась в Кремле, при Благовещенском соборе. Ее обширные и прекрасно устроенные кладовые под собором сохранялись очень длительное время, вплоть до начала XX в. Поскольку значительной частью казны являлись меха, различные наряды и т.п. ценные вещи, становится понятным, что в распоряжении приказа находились скорняки, портные и другие мастера. Известно, что они, в частности, готовили меха и шубы для посылок в качестве подарков, отправлявшихся вместе с русскими посольствами в иностранные государства. Основное население слободы составляли дворцовые служители, хранившие различного рода дворцовое имущество. В конце улицы стояла ее главная церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи, чье каменное здание известно по документам с 1620 г. Казенная слобода являлась одной из самых крупных в первопрестольной: в 1638 г. в ней считалось 164 двора, а в 1680 г. — уже 275 дворов и поэтому неудивительно, что здесь существовал и второй приходский храм — церковь апостола Якова, прослеживаемая по документам с 1625 г. и перестроенная в камне в 1676 г. Последняя иногда именовалась «что в Хлебниках в Казенной слободе». Находящийся неподалеку от них Казарменный переулок когда-то именовался Дегтярным — по дегтярному двору, а также Малые Садовники — по небольшой (в 1638 г. в ней значилось 25 дворов) слободе садовников по его правой стороне.

Сыромятники
Еще несколько слобод находилось уже за пределами Земляного города. Названия Верхней и Нижней Сыромятнических улиц, одноименных переулков, проезда и набережной напоминают о существовании здесь Сыромятников — слободы кожевников. В Москве кожевники расселялись в нескольких местах. Так, в Замоскворечье, на правом берегу Москвы-реки поселились овчинники, а на правом берегу Яузы сыромятники (шорники), давшие название этой местности. В 1638 г. в слободе имелось 38 дворов, а в 1653 г. зафиксировано 53 двора. Центром ее считалась приходская Троицкая церковь, стоявшая на углу Верхней Сыромятнической улицы и Сыромятнического переулка. Здесь она простояла до лета 1933 г., когда была снесена.

В производственном цикле кожевенного производства сыромятники выполняли первичную выделку шкур пушных зверей. Их предварительно размачивали в воде, после чего мяли и обрабатывали на колоде специальным ножом. Очищенные таким образом от сала шкуры распрямляли и посыпали овсяной или ржаной мукой, а затем клали их в квасильный чан одна на другую и сверху поливали слабым рассолом. Квашение продолжалось от 4 до 6 дней, и в течение этого времени каждый день шкуры вынимали, мяли голыми ногами и прибавляли в чан свежей муки. Размягченные квашением шкуры полоскали в чистой воде и очищали от мездры на колоде, после чего их опять мяли, причем они делались гораздо мягче и отчасти высушивались. Но выделанные таким образом шкуры еще бывали жирны на ощупь. Для устранения остававшегося жира их «мясная» сторона натиралась мелом и в этом положении шкуры оставлялись на сутки, после чего их выколачивали, проветривали и расчесывали шерсть. Выделка овечьих шкур являлась особым видом производства со своей спецификой и ею занимались овчинники.

Немецкая слобода
Пожалуй, самой известной из московских слобод в этом районе была Немецкая слобода.

Согласно царскому указу от 4 октября 1652 г., иноземцы, не принявшие православия, должны были покинуть престижные районы Москвы и образовать иноверческое поселение на месте, удаленном от центра города, «где были… наперед сего немецкие дворы… до московского разорения (т.е. до 1611 г. — Авт.)». Под эти цели правительство выделило пустующий участок правобережья Яузы, западнее Басманных слобод и южнее дворцового села Покровского. Северной границей территории была Покровская дорога, восточной и южной — Яуза, западной — речка Чечера. Место это уже в XVI в. было облюбовано обосновавшимися в Москве «немцами» — европейцами разных национальностей, попадавшими сюда пленниками, а также в качестве наемных специалистов. Здесь, по свидетельству пана Станислава Немоевского, «лифляндские изменники» построили около полутораста домов «московским способом, с черными избами, над рекою Яузою; на ней, под забором, городские мельницы, которые они хотя и употребляют, но обыкновенно в каждом доме имея и жернов». Голландский купец Исаак Масса в своем сочинении о Московии пишет, что эти пленные лифляндцы получили здесь свободу с запрещением выезда из Москвы. Благоволивший им царь Борис Годунов даровал немецким купеческим людям «полную свободу и права гражданства в Москве наравне со всеми московскими купцами».

Русские прозвали московский иноземный пригород Кукуем, по имени протекавшего в этих местах ручья, притока реки Чечеры. В XVI в. это было лишь одно из поселений иностранцев в городе. Англичанин Джером Горсей отметил населенный шотландцами район на Болвановке. Найденные на территории Данилова монастыря немецкие надгробные плиты позволяют говорить о живших поблизости иноземцах. Но во время Смуты подобные компактные поселения европейцев перестали существовать, а Немецкая слобода на Яузе, казалось, напоминала уже о давнем прошлом.

В середине XVII в. этот участок на берегу Яузы действительно пустовал, и иностранцы, неохотно покидая насиженные места в городе, застраивали его деревянными домами. В зависимости от достатка иноземцев они походили либо на многоярусные хоромы, либо на жилища средних размеров. Деревянные дома иноземцев в центре города приказывали разбирать и переносить на новое место. Участки для построек отводились каждому по его личному состоянию, должности или промыслу.

Вид Новонемецкой слободы в 1660-х годах был пока еще типичной картиной, характерной для других московских слобод. Вдоль реки шла Большая улица, ставшая центром поселения (совр. Бауманская ул.). Другая улица «что подле Яузы» (ныне 2-я Бауманская ул.) появилась позднее, ближе к концу XVII в. — по крайней мере, рисунок И.Р. Сторна, изображающий слободу 1661—1662 гг., ее не показывает. Немощеная дорога шла к Яузе в южной части иноземного поселения, там, где позднее появилась Вознесенская улица. (ныне ул. Радио). Это место было разделено правильными улицами, на которых проживали немцы, голландцы, англичане и другие иноземцы — первоначально в купленных на рынках города деревянных домах. Бывавшие в Москве иностранные путешественники отмечали здесь две евангелические и одну кальвинистскую церковь, где богослужения неправославным разрешалось проводить беспрепятственно.

Старейшей евангелической церковью* в Новонемецкой слободе считалась кирха св. Михаила, существовавшая уже в 1576 г., до разорения опричниками Старой Немецкой слободы. Она была возобновлена при Борисе Годунове. Разрешение на это стало одной из милостей царя к оказавшимся в Москве ливонским купцам. В этой церкви в 1602 г. был похоронен герцог Иоганн, брат датского короля, приехавший в Москву, чтобы жениться на дочери Бориса Годунова. Кирху срубили из сосны годом раньше; внешне она мало чем отличалась от обычного дома. Внутри по «немецкому» образцу сделали алтарь с небольшим распятием, а для помещения гроба выложили из камня свод. Это немногословное описание современника тех событий М. Лунда, придворного проповедника герцога, подтверждается и сведениями Исаака Массы, который указывал, что для помещения гроба «был приготовлен хороший подвал со сводом».

С того времени не одна деревянная церковь сменила другую. Однако все они были однотипны, ничем не отличаясь от обыкновенного срубного дома. При возобновлении слободы церковный участок (65 х 25 саженей) был выделен в южной части поселения, невдалеке от Большой улицы и улицы, ведшей к Яузе (ныне ул. Радио). В 1626 г. московская лютеранская община разделилась на купеческую и офицерскую — «старая» церковь Михаила осталась за купцами. Их достаток, широкие возможности и обширные связи позволили уже в 1684—1685 гг. выстроить каменную кирху.

22 мая 1684 г. было составлено обращение к жителям слободы, в котором говорилось о решении выстроить церковь на «старейшей площади» — первоначальном месте, у кладбища. Ответственность за исполнение решения возложили на иноземца Энгельса. Строительство продвигалось быстро, и это не могло не встревожить ревнителей православия, всегда настороженно относившихся к «лютерам». Так, архимандрит московского Спасского монастыря Игнатий выступил с пространным посланием. Его «Слово на латинов и дютеров: яко в Московском царстве и во всей Российской земле не подобает им костела или кирки ереических своих вер созидати» изобиловало библейскими цитатами и многочисленными поучениями. Автор послания настаивал, что надобно «подобно Златоусту» заграждать уста и латинянам, и протестантам, желавшим вредить русскому православию. Но время изменилось — церковная непримиримость уступала место практическому расчету. Иностранные специалисты были нужны России.

О внешнем и внутреннем виде церкви сохранились отрывочные свидетельства. Датский посланник Юст Юль говорит о «хорошей постройке», крытой тесом. Что подразумевается под этим выражением — добротность работы или приятная архитектура — сказать трудно. Но предпочтение черепице деревянного покрытия необычно — собственное черепичное производство в Москве существовало. Очевидно, как-то сказалась московская традиция крыть деревом. Других особенностей культовых сооружений Новонемецкой слободы Юст Юль не отметил. Во всем остальном они копировали «западные» прототипы — высокие щипцы, фронтоны простых форм и другие детали. Не хватало лишь шпилевидных колоколен — «иноземный» колокольный звон в Москве не дозволялся.

Внешний вид московских лютеранских кирок был примерно таким же, как у небогатых, скромных храмов Европы. Небольшой крест над щипцом выделял их среди других строений. Многочисленные перестройки XVIII в. мало изменили их внешний вид. Даже при постройке заново в 1764 г. «Святого Михаила» облик сооружения остался прежним.

В 1764 г. Маргарита Грибовская подарила общине участок земли, 21 мая того года советом кирхи было принято решение о начале строительных работ. 5 декабря 1764 г. состоялось освящение храма. В кирхе св. Михаила, по-прежнему имевшей единственный неф, выделялся новый орган (он обошелся общине в 1400 рублей).

Московским лютеранам было трудно тягаться с петербургскими. В новой столице огромной империи работали лучшие мастера. Но новые вкусы, всецело сформированные европейский архитектурой, проникали в Москву. Устаревший облик зданий кирок не соответствовал ни статусу города, ни веяниям времени. При Екатерине II, оказывавшей поддержку немецким общинам, в 1793 г. была предпринята попытка пристроить первую в Москве колокольню к евангелическому храму. Но это натолкнулось на сопротивление властей, приказавших «старую лютеранскую церковь в Москве оставить в том состоянии, в каком она ныне находится». Проект колокольни для одного колокола «без языка» и с башенными часами был подан на имя императрицы, но ее резолюция по этому вопросу неизвестна. Построенная лишь после 1803 г., колокольня была запечатлена на фототипиях и гравюрах XIX в. Она была довольно массивной, с невысоким шпилем, несколько тяжеловесных и невыразительных архитектурных форм.

Кирха св. Михаила была первой каменной церковью на территории Новонемецкой слободы. Она знаменовала собой и новое отношение московских властей к протестантам, и несомненную зажиточность обитателей-иноземцев.

Однако особенность Кукуйского предместья была в том, что большую часть населения в нем составляли военные. Так, по переписи 1665 г., из 204 дворов слободы 142, или две трети от общего числа, принадлежало офицерам. Как свидетельствовал А. Мейерберг, «этих иноземцев набралась такая пропасть в Москву на царскую службу из Германии, Батавии (Голландии. — Авт.), Англии, Шотландии и других стран: в 1662 г. кроме двух полных генералов и двух генерал-майоров я мог бы прочитать записанные в моей памятной книжке имена более ста иностранных полковников, многих подполковников и майоров, и назвал бы почти бесчисленное множество капитанов и прапорщиков. Всем им [царь] Алексей не тяготится платить жалованье — даже и задаром в мирное время, чтобы иметь их всегда налицо при неожиданно наставшей войне».

Образовавшаяся в 1626 г. офицерская лютеранская община построила отдельную лютеранскую церковь, возобновленную в 1661 г. на средства генерала Николая Баумана, одного из наиболее влиятельных людей Новонемецкой слободы. Последний получил первенство в церковном совете и титул «старшего призрителя». Протеже Баумана был пастор Иоганн-Готтфрид Грегори, основатель в Москве первой театральной школы и директор «комедийной хоромины» — придворного театра, просуществовавшего до 1676 г.

Недоброжелатели И.Г. Грегори и Н. Баумана затеяли против них судебное дело. Длительная тяжба завершилась царским указом о сносе деревянной «офицерской» кирхи, объявленном в 1669 г. Решение было исполнено, но оно вылилось в окончательный разрыв внутри офицерской общины. Противники Баумана возобновили храм на прежнем участке у Кирочного переулка, а генерал вынужден был довольствоваться небольшой деревянной церковью на своем дворе.

Этот раскол длился недолго. В конце 70-х годов XVII в. община была уже единой. В это время иноземная слобода приобретает вид настоящего европейского городка с садами и даже набережной аллеей. Иностранные путешественники говорят о возведенных «по правилам и образцам немецким» домах. «Они сохранили… порядок на образец германских городов при сооружении и умножении домов, которые строили красиво и расчетливо», — пишет о московских «немцах» Б.Л. Таннер. «Дома… деревянные, но красивы, точно игрушки», — восхищался Эрколе Зани. Вскоре появляются и каменные строения — дворец царского любимца Лефорта, дом медика ван дер Гульста (т.н. «дом Анны Монс») и другие.

Московский парадиз на реке Яузе был так не похож на внешний вид окрестных слобод. Цветники перед домами, набережная аллея, небольшие фонтаны — многое вызывало непонимание и даже смех москвичей. Улицы слободы, утопавшие в многоцветной раскраске домов, казались посещавшим Москву европейцам «прекрасными».

Конец XVII в. стал расцветом слободы, многие обитатели которой нашли расположение у молодого царя Петра. В 1694 г. офицерская община вместо прежней деревянной начала возведение каменной кирхи. Выстроенное сооружение по площади почти не уступало кирхе св. Михаила: оно было 17 саженей длиной и 9 саженей 1 аршин ширимой.

Сохранились отрывочные свидетельства о виде новой церкви и ее убранстве. Она имела 18 больших окон и была крыта тесом. Притвор состоял из двух сводчатых комнат. Внутри главного помещения находились места прихожан и, ближе к алтарю, кафедра священника. Посередине был проход, разделявший ряды. Места в кирхе были строго определены. Первые ряды отводились женщинам; за ними шли сиденья офицеров. Самыми престижными были стулья у алтаря, обитые красным сукном, — они предназначались для генералов, церковных старост и попечителей. Кирха вмещала 580 человек. Она, как и остальные культовые сооружения слободы, не имела колокольни и колоколов. Этому способствовала установившаяся в России в XVII в. практика, согласно которой инославные церкви не могли иметь колокольного звона. Но в отличие от прежней деревянной церкви, здесь был установлен орган. Службы сопровождались пением хора мальчиков, — учащихся евангелической школы Немецкой слободы.

Община этой церкви была более многочисленной, чем община св. Михаила. В нее входили послы из Пруссии, Дании и Швеции, обосновавшиеся в Москве. По преданию немцев, Петр I дал большую сумму на строительство «офицерской» кирхи; по крайней мере, он присутствовал при ее закладке и, как считают, положил первый камень в ее основание. В честь святого покровителя царя — апостола Петра —храм и был назван.

Одновременно с возведением кирхи св. Петра велась постройка голландской реформатской церкви на углу современных Денисовского переулка и Немецкой улицы. На этом месте и прежде стояла деревянная церковь; в 1694 г. ее лишь заменили на каменную.

Первые сведения о деревянном голландско-английском храме восходят к 1616 г., хотя несомненно, что кальвинистская община и до этого имела священника. Известно имя одного из первых ее пасторов — Овитиус Оббема. Немало голландцев и англичан входило в общину лютеранской церкви св. Михаила, традиционно считавшуюся крупнейшей купеческой протестантской общиной в России. Местный священник Георг Окс в 1624 г. заметил, что «в эту общину входит очень много англичан, шотландцев и ирландцев, и их даже больше, чем немцев».

В 1629 г. реформатам было разрешено выстроить за Белым городом вблизи Поганого пруда небольшую деревянную кирху. Позднее голландцы стали строить кирпичный храм и довели его до крыши. Однако официального разрешения получено не было, и, ссылаясь на это, в 1642 г. русские власти приказали снести строение. Несмотря на это, в 1647 г. реформатская церковь значится построенной.

Но этот храм просуществовал недолго, около 6 лет. Соборным уложением 1649 г. все «немецкие керки» в черте Москвы подлежали сносу: «А быть им за городом за Земляным, от церквей Божьих в разных местах».

Выселенные в Немецкую слободу голландские купцы возобновили деревянную реформатскую церковь на небольшом земельном участке площадью 40 х 20 саженей. В эпоху Петра 1 реформаты, конечно, не могли уронить престижа среди жителей слободы — вслед за лютеранами они стали сооружать каменный храм.

Несмотря на то что голландская община считалась зажиточной, строительство было сопряжено с трудностями. Реформаты рассчитывали на собственные средства — их недоставало.

На помощь пришли соотечественники. Очевидно, этому поспособствовал деятельный слободской пастор Теодор Шендерверт, выходец из Амстердама, тесно связанный с церковными кругами голландской столицы. По крайней мере, довольно значительную сумму дал бургомистр Амстердама Николаас Витсен. В благодарность прихожане поместили на ворота нартекса (притвор) кирхи девиз с герба бургомистра «Труд побеждает все». Тут же на литой железной пластине был изображен лавровый венок, обрамляющий надпись по-латыни: «Сначала депутаты от сословий в Сенате Голландии, затем представители Генеральных Штатов 1694 г.». Надпись отражала тот факт, что деньги на сооружение реформатской церкви в Москве были выделены парламентом Голландии, как бы в рамках государственной программы.

Бургомистр и уроженец Амстердама Николаас Витсен был личностью незаурядной. В возрасте 23 лет в качестве «дворянина по положению» он в 1665 г. посетил Россию в свите посла Якоба Бореела. Выпускник латинской школы, Николаас знал философию и астрономию, умел делать гравюры и офорты. В Лейденском университете он получил степень доктора права и интерес к странам Востока, которые посетил в 1664 г. Находясь в Москве, Витсен, к огорчению его спутников, не проявлял интереса к торговле и дипломатии. Вместо этого он узнавал жизнь города, говорил с разными москвичами, тайно побывал у патриарха Никона.

Вернувшись в Амстердам, Николаас занимается наукой и политикой и в 1682 г. избирается бургомистром Амстердама. Витсен поддерживал теплые отношения с Россией еще до правления Петра I. Молодой русский царь был симпатичен Витсену — второй том книги «Северная и Восточная Татария» («Noord en Oost Tartarye») он посвятил ему. Это была книга о Северной России и Сибири, написанная с привлечением цитат из античных авторов Вергилия, Геродота, Страбона и других более поздних источников.

Построенная во многом благодаря Витсену голландская церковь в Москве была меньше лютеранских. Она имела 8 саженей длины и 5,5 саженей ширины. Главное помещение вмещало 200 человек. Камерюнкер Ф.В. Берхгольц, посетивший храм в 1722 г., записал в дневнике: «Эта голландско-реформатская община — одна из самых многочисленных и богатых у живущих в Москве иностранцев… Что касается самой церкви, то она внутри чрезвычайно проста. Там, где обыкновенно бывает алтарь, находится кафедра, а перед нею стоит узкий стол, за которым причащаются Святых тайн. При церкви только один пастор, который должен говорить проповеди не только в воскресные и праздничные дни, но и… по средам». В продолжение проповеди двое церковных старшин и двое ежегодно избираемых попечителей ходили с тарелкой и звонком, собирая пожертвования.

Отдельной англиканской церкви иностранные путешественники, посещавшие Москву во второй половине XVII в., не отмечают. Голландцы и англичане входили в единую реформатскую общину, хотя последние предпочитали иметь своего священника. Пастор был духовным руководителем общины. Впрочем, во всех трех протестантских церквах первенство в принятии решения принадлежало церковному совету — «Kirchencollegium», состоявшему из прихожан и ежегодно избиравшему из своей среды попечителей и старост.

В отличие от протестантов, католики в Москве долгое время были стеснены в правах свободного отправления культа. Католические службы проходили эпизодически, нередко с приездом послов. Августин Мейерберг, посетивший Москву в 1661 г., с сожалением заметил, что «некоторые из наших единоверцев так отвыкли от наших богослужебных обрядов, что, хотя священник служил у нас ежедневно, они, к сожалению, были за службой всего раза два, три — и то кое-как». В слободе католики молились часто вместе с протестантами — редкое примирение, осуществлявшееся лишь вдали от родины. Ревностный католик Патрик Гордон, полковник Бутырского полка и сподвижник молодого Петра I, венчался и крестил детей у реформатского пастора.

Обосновавшись в Москве, Гордон приложил немало усилий для постройки костела. 5 мая 1687 г., в день Вознесения Господня, была освящена католическая церковная палатка, в которой прошла служба. Католические священники, ксендзы, с 1692 г. жили в Немецкой слободе на дворе Франца Гваскони. Этот двор и был облюбован Гордоном для строительства каменного храма. Осенью 1694 г. в дружественной беседе с Петром I он выпросил у царя разрешение на строительство. Но еще раньше полковник пожертвовал на сооружение здания позолоченную чашу в 82 золотника весом и 22 рубля.

Влиятельных католиков, служивших при особе царя, было много меньше, чем протестантов. Понимая это, полковник Патрик Гордон взял на себя основные заботы по строительству. В 1695 г. он уже записывает новые расходы на золото, серебро, краски и работу для алтаря. Приватное согласие царя не означало официального разрешения русских властей. Во время приготовления к Азовскому походу католические священники подали царю челобитную, в которой просили официального разрешения на строительство каменного костела: «У всех, государи, иноземцев, построены в Новонемецкой слободе каменные костелы лютерские и кальвинские, а нашего благочестивого каменного католического костела не построено».

Но слух о идущем строительстве храма уже достиг дверей русских приказов. Близ дома лейб-медика Захария ван дер Гульста было сооружено каменное здание с подвалом; рядом находились деревянные детали потолка. Подрядчиком работ оказался русский, Никита Кузьмин Седой, крестьянин князя Барятинского. Гваскони, хозяин этого земельного участка, был вызван в Посольский приказ для объяснений — по какому праву на его дворе сооружается костел. Иноземец отвечал, что это лишь каменная палатка для погребения членов фамилии Гордонов. Русские быстро уловили обман — посланная на осмотр сооружения комиссия обнаружила в строящемся здании алтарную преграду. Строительство было приостановлено, а затем закрыто. Даже Гордон с его влиянием на царя не мог воспрепятствовать этому.

Лишь в самом конце XVII в. (около 1698 г.) католики выстроили деревянную церковь. По записям австрийского посла Гвариента, храм был очень тесным. В 1698 г. участники австрийского посольства, в числе которых был И.Г. Корб, подарили церкви изображение чудотворной иконы Петценской Девы Марии. «Торжественность дня, значительно усиленная разнообразной и гармоничной музыкой нашего оркестра, привлекла сюда многих из протестантов», — заключает И.Г. Корб.

Живущие в Москве католики, в отличие от протестантов, справляли праздники по старому юлианскому календарю «для большего согласия с русскими». Летом 1706 г. они выстроили взамен деревянного каменный храм, названный в честь св. апостолов Петра и Павла, небесных покровителей царя. Его возведение стало возможным лишь в то время, когда Петр I правил единовластно, а влияние русской православной церкви заметно ослабло. Как видно из переписки патеров-иезуитов, на стройке работало до шестидесяти русских мастеров. В том же году фаворит царя князь А.Д. Меншиков уведомлял римского папу Климента XI о том, что в Москве имеется каменный костел и иезуитская школа. Эти сооружения разместились рядом с лютеранской кирхой св. Петра (Новой обедни), вблизи от Немецкой улицы и Кирочного переулка. Костел, как и все инославные церкви в слободе, был сооружен по частной инициативе. Проживавшие в Москве три иезуита (два немца и один англичанин) соорудили в Немецкой слободе небольшую каменную церковь, которую искусно расписали фресками. Наружные и внутренние украшения безвозмездно исполнил некий итальянский архитектор, возможно, Джованни Росси, работавший тогда в Москве. Зимой 1706/07 гг. он украсил гипсовой лепниной пространство «от алтаря и под сводами». Внутри мастер поместил изображения св. Игнатия Лойолы и св. апостола Индии.

Берхгольц, посетивший храм в 1722 г., нашел его «лучшим, чем ожидал». Он упомянул о хорошей отделке, росписях и «недурном» органе. «Прежде богослужение там совершали иезуиты, получавшие от Римского императора ежегодно 800 рублей, но теперешние капуцины* не получают ничего». Особое внимание Берхгольц обратил на плащаницу с изображением Спасителя и дарохранительницу «в звезде», осыпанную бриллиантами.

Костел стал четвертой и последней иноземной каменной церковью в Немецкой слободе. План 1807 г. изображает ее в форме креста; то есть она была построена по распространенной в Европе схеме пересечения продольного нефа поперечным (трансептом). Судя по размерам продольного нефа (17 х 5 саженей), костел был больше реформатской церкви и немногим меньше кирхи св. Михаила. Рядом с ней на плане обозначена меньшая по размерам церковь — возможно, это достроенный позднее костел Гордона. Известно лишь, что один из храмов был летним.

По периметру Г-образного участка костела были расположены каменные и деревянные строения, в том числе здание школы. О последней известно, что она существовала с начала XVIII в. В ней наряду с детьми иноземцев воспитывались до 50 русских мальчиков, в основном католического вероисповедания.

Кирхи были местами единения иноземцев в Москве. Образно говоря, они были сердцем Немецкой слободы. Поэтому очень рано, уже в 80-е годы. XVII в. их стали сооружать из кирпича, заменяя деревянные сооружения. Эпоха Петра Великого, благоволившая к иностранцам, стала временем возведения сразу трех каменных иноверческих церквей. Все они сформировали особый колоритный облик Кукуйского предместья. Шпиль кирхи святого Михаила стал таким же символом района, как Слободской дворец или палаты Лефорта — Меншикова.

Сентябрьский пожар 1812 г. нанес страшный удар Немецкой слободе. Выгоревшим оказался практически весь район, включая католическую церковь и кирху св. Петра. Спустя несколько дней после пожара вернувшиеся в церковь св. Петра прихожане не обнаружили в ней ничего, кроме сгоревшей утвари, груды пепла, двух небольших серебряных ложек и потерянной кем-то пятикопеечной монеты. Значительная часть церковного архива сгорела. От всего комплекса документов сохранились лишь протокольная книга 1788—1812 гг. и отдельные церковные книги с 1694 по 1812 гг.

После 1812 г. на территории Немецкой слободы продолжала существовать лишь уцелевшая от пожара кирха св. Михаила и некоторое время — возобновленная холодная католическая церковь. Сохранилось известие, что в пору оставления французами Москвы в кирхе св. Михаила размещалось более 20 семей погорельцев, нашедших здесь временный кров. Остальные общины стали покупать участки в других частях Москвы, более приближенных к центру города. Так, в 1817 г. община кирхи св. Петра, чаще именовавшаяся Петропавловской, купила для возобновления храма земельный участок усадьбы Лопухина недалеко от Покровки, в Космодамианском переулке. Вскоре и католики возобновили теплую церковь в Мясницкой части города.

Кирха св. Михаила простояла в Немецкой слободе вплоть до советского времени. Окрестную территорию по ул. Радио запланировали под строительство аэрогидродинамического института, более известного под аббревиатурой ЦАГИ. В 1928 г. кирху закрыли, а вскоре церковное строение снесли. Была уничтожена старейшая в Москве евангелическая церковь, пережившая и Смуту, и пожар 1812 г. Немецкая слобода оказалась как бы обезглавленной. Ее имя напоминает сегодня давней истории и о разрушенных традициях уникального московского района.

Елохово
К Немецкой слободе с северо-запада примыкало село Елохово. Местоположение села легко определить по известному Богоявленскому собору (Елоховской церкви). Вплоть до 1919 г. нынешняя Спартаковская улица именовалась Елоховской. И.Е. Забелин, выясняя происхождение его названия, указал, что оно обычно применялось к определению «мокрое болотистое место». Согласно словарю В.И. Даля, «елоха» обозначало ольху, дерево, в изобилии произраставшее по берегам здешнего ручья Ольховца, правого притока речки Чечеры, впадавшей в Яузу.

В литературе довольно часто встречается утверждение, что в XVI— XVII вв. Елохово было одним из ближайших пригородных сел и являлось родиной известного московского юродивого Василия Блаженного, скончавшегося в 1552 г. Он был погребен на Красной площади, а впоследствии в честь него созданный тогда же Покровский собор на Рву стали называть храмом Василия Блаженного. Но соответствует ли эта, кочующая из одной книги в другую, версия действительности? Этому противоречат документы. Ни в одном из них за это время не встречается упоминание села Елохова. При этом о соседнем Красном селе известно многое — количество его церквей и дворов, строения царского дворца, охотничьи потехи государя в окрестной роще. В 1665 г. описали находившуюся к югу от Елохова Новонемецкую слободу; в 1620 и 1638 гг. составлялись описи расположенной к западу от Елохова Басманной слободы. Впервые это название появляется в конце XVII в.

В августе 1694 г. местная деревянная церковь Богоявления Господня числилась «новопостроенной». Ее приход состоял из 83 дворов крестьянских и «загородных», то есть «тянувших» к городу. Обозначение храма «новопостроенным» говорит за то, что он был построен относительно недавно. Известный знаток московских церквей М.И. Александровский считал, что церковь была основана за несколько лет до этого, в 1687 г.

С того же 1694 г. известно и «село Елохово», а точнее, как оно именуется в 1712 г., «Елохова слобода». Встречается наименование этих мест как «Богоявленская слобода, что в Елохове» — тогда она принадлежала соседнему дворцовому селу Покровскому-Рубцову, а Богоявленская церковь являлась одним из четырех храмов этого соседнего села. Такое положение сохранялось вплоть до 80-х годов XVIII в. Очевидно, что Елоховская слобода возникла в конце XVII в. в результате расширения соседнего Покровского. Год от года царское село увеличивалось. «Новоприбывшие» из разных мест Русского государства заселяли стороны главной сельской дороги. В середине XVII в. в Покровском с деревнями переписали 139 дворов, а к 1700 г. из таковых оставалось только 116. Отсюда вполне закономерным оказывается вопрос — куда девались остальные, ибо Покровское в этот период явно не испытывало упадка?

Ответ на него становится ясным, когда выясняется, что часть жителей Покровского заселила пустующее пространство к югу — от ручья Ольховец и Красного села, к востоку — от Басманных слобод, к северу — от Немецкой слободы и к западу — от Покровского. Новая слобода со строительством Богоявленской церкви оформилась в самостоятельное селение, и, как следствие этого, число дворов в Покровском уменьшилось.

Храм стал центром нового поселения, а в его приходе в конце царствования Петра I было записано 116 дворов. В 1717 г. церковь значится каменной, с приделом Благовещения. Она, скорее всего, была заложена до 1714 г. — до известного указа о запрете в Москве и России (кроме Петербурга) каменного строительства. В 1720-х годах ее достраивали на деньги, собранные царевной Прасковьей Ивановной и полковником Воронецким. Освящение храма состоялось в 1731 г., и еще в середине XVIII в. церковь оставалась единственным кирпичным зданием слободы. Ее капитальная перестройка велась в 1790—1792 гг. От строения тех лет ныне сохранились первый ярус колокольни и трапезная. Существующую церковь построили позднее, в 1837—1853 гг. по проекту архитектора Е.Д. Тюрина (Спартаковская ул.,15).

Как самостоятельное селение Елохово просуществовало весьма недолго — после прокладки Камер-Коллежского вала оно включается в черту первопрестольной и становится одной из окраин города.

Покровское-Рубцово
Самым восточным селением на территории этого района являлось село Покровское-Рубцово Уже более двух столетий Покровское входит в черту Москвы, сохраняя все признаки старого района — каменные церкви, мещанские дома и купеческие фабрики. Село располагалось по обе стороны дороги, начинавшейся от церкви Богоявления в Елохове и кончавшейся Покровским мостом через Яузу. Основная магистраль села — Бакунинская улица сильно изменена современной многоэтажной застройкой. В прошлом она была частью Покровской дороги, шедшей к селу от Кремля через современные улицы Ильинка, Маросейка, Покровка, Старая Басманная и Спартаковская.

Хотя в сохранившихся документах село впервые упоминается лишь в XVI в., можно предположить, что оно существовало, как минимум, двумя столетиями ранее. У видного боярина времени Дмитрия Донского Ивана Родионовича Квашни имелся внук Василий Ильич, носивший прозвище Рубец. Младший сын последнего, Александр, писался уже Рубцовым и служил новгородскому архиепископу Макарию. Вероятно, от представителей этого рода село и получило свое второе название.

Первые достоверные сведения о селе относятся к 1573 г. В это время Рубцово, находившееся в Васильцове стану, значилось вотчиной стольника Протасия Васильевича Юрьева. Его отец, боярин Василий Михайлович Юрьев, по мнению историков, был одним из инициаторов опричнины. Приходясь двоюродным братом первой жене Ивана IV Анастасии, он занял видное положение при дворе. В опричнине служил и Протасий. Но его карьера закончилась печально: в октябре 1575 г. он был казнен, обвиненный в измене. Несмотря на это, Рубцово осталось в роду Юрьевых. Согласно явочному списку 1584 г., оно принадлежало двоюродному дяде казненного Никите Романовичу Юрьеву, владельцу соседнего Измайлова. Никита Романович приходился дедом царю Михаилу Романову, и позднее село перешло в собственность царской семьи.

После Смутного времени Рубцово быстро возвышается и растет. В 1615 г. в присутствии государя Михаила Федоровича в селе освятили деревянный храм во имя Николая Чудотворца. А в 1619 г., по обету государя в память избавления Москвы от войск польского королевича Владислава, заложили каменный Покровский храм. Строительство, продолжавшееся несколько лет, было завершено к 1626 г., году свадьбы царя с Евдокией Стрешневой. В октябре на церемонию освящения сюда приехал государь. Новый храм имел средние размеры. Фасад делился лопатками на три равные части. Два ряда карнизов словно отсекают верхние части от основного объема. Ряды кокошников, уменьшавшихся с высотой, создавали движение вверх. Они были чисто декоративными элементами, ибо внутри храм был бесстолпным. Небольшая главка со щелевидными окнами венчала сооружение. Приделы Сергия Радонежского (южный, 1627 г.) и царевича Димитрия (северный, 1677 г.) уравновешивают композицию, расширяют ее с севера на юг. Схожесть объемов и украшений роднит Покровскую церковь с памятниками конца XVI в., эпохи годуновского стиля. В XVII в. при ней имелось небольшое кладбище.

В отличие от Никольской церкви, ставшей приходской, Покровский храм вошел в царскую усадьбу. В XVII в. он получил статус собора, а его причт содержался на государевой руге. В 1657 г. здесь вел службу патриарх Никон, «собиниый друг» царя Алексея Михайловича. По храму село стало именоваться Покровским-Рубцовым, а затем просто Покровским. Царская усадьба обустраивалась при царе Михаиле Федоровиче. Хоромы включали множество комнат. Неподалеку от них располагались конюшни, кухни и другие подсобные сооружения. Деревянный дворец был обращен в сторону дороги и речки Гнилушки. В 1632 г. речка была запружена и образовался Рыбинский пруд. Последний находился на месте нынешней ул. Гастелло: остатки его были ликвидированы в 1920-е годы. Здесь разводили рыбу, для чего на противоположном берегу поселили небольшую Рыбную слободу. Все это соседствовало с мельницей и деревянным мостом через Яузу. В 1635 г. на берегу пруда разбили плодовый сад, огороженный перилами и обсаженный лесными породами деревьев. Шесть лет спустя его обновил «дохтур» Виндиминус Сибилист, который насадил здесь «заморские» деревья, кустарники, лечебные травы и цветы. В 1640 г. в саду построили каменную беседку. На всем протяжении XVII в. садовое искусство в Покровском не угасало. По описи 1701 г. здесь значилось три сада с яблонями, смородиной и малиной.

В первой половине XVII в. население Покровского сильно возрастает. Цари заселяли стороны ближайшего участка Покровской дороги «новоприбывшими». На 1646 г. в селе и деревнях числилось 139 дворов, треть которых принадлежала ремесленникам и дворцовой обслуге. Среди них значились серебряники, бобровники, рыбные ловцы, мельник, портной, крашенинник, шапошник, мясник. В числе серебряников упоминался Митька Данилов Посошков — дед знаменитого Ивана Посошкова, русского экономиста и публициста эпохи Петра I. Заселение Покровского активно шло на протяжении всего XVII и начала XVIII в., что вызывало необходимость упорядочения и уплотнения застройки. Она была исключительно деревянной, отчего нередко случались сильные пожары.

«Тянувшие» к селу деревни — Черницыно, Сыркова, Обрамцово, Кобылино, Орефцова — располагались в стороне, на восток, в районе верховьев речки Сосенки. Там же во второй половине XVII в. известен приписанный к Покровскому приселок Гольяново. Другой приселок — Новое Введенское — находился близ современного Лефортова. Лишь одна деревня Халилово, или Хапилово, примыкала к селу с юга, располагаясь в пределах нынешних Почтовых улиц.

Государь приезжал в свою подмосковную в основном весной и летом, часто во время охотничьего сезона. Сохранились письма царя Алексея Михайловича, написанные им в «стане» Покровском. В одном из них, относящемся к апрелю 1646 г., «тишайший» сообщал другу стольнику А.И. Матюшкину, что «уток бесчисленно много по лужам», но, к огорчению, «ездить по полям топко, а изымать нечем — ястребы не поспели». Царские «потехи» перемежались с медвежьими боями и показом диковинных слонов. Но с 1665 г. дворцовые разряды почти не отмечают «выходов» государя в Покровское — Алексей Михайлович занимается обустройством Измайлова, часто посещает Семеновское и Преображенское. Покровское достается его сестре царевне Ирине. Она возводит на краю села деревянную церковь во имя Ирины великомученицы. В 1681 г., уже после смерти Ирины (1679), здесь соорудили каменную плотину с переезжим мостом на Рыбинском пруду. В конце XVII в. Покровским ведала Мастерская палата. Среди обслуживавших царское хозяйство людей названы два дворовых сторожа, гусятник с гусятницей, один садовник и две коровницы. Нельзя сказать, что имение было заброшено, но оно уже уступило первенство соседним.

Новый расцвет усадьбы связан с императрицей Елизаветой Петровной, которая, удаленная от двора Анной Иоанновной, в молодости жила здесь со своими родственниками Скавронскими и Гендриковыми. Еще будучи принцессой, она в 1733 г. перестраивает дворец в дереве. Строение приобретает барочную композицию с двумя боковыми ризалитами, выдвинутыми в сторону пруда. Расположенный рядом сад украсился галереями — «дугами».

Став императрицей, Елизавета приглашает к работам в любимой подмосковной крупного русского зодчего М.Г. Земцова. Последний в 1742—1743 гг. возвел одноэтажный каменный дворец с двухсветным залом, повторив прежнюю композицию. Было приказано уравнять все бугры, находившиеся во дворе отстроенной резиденции. Напротив дворца, на левом берегу Рыбинского пруда, архитектор поставил роскошную деревянную церковь Воскресения (1742). Она украсилась английскими скульптурами, резным золоченым иконостасом и живописным панно, выполненными бригадой живописцев Логина Дорицкого. Церковь просуществовала до 1790 г., когда ее упразднили, а деревянный сруб отдали в измайловский приселок Никольское для обновления тамошнего храма. Мостом церковь соединялась с дворцом. План середины XVIII в. показывает храм в центре сада с перспективами-аллеями, отходящими от него. Покровский дворец и церковь стали последними значительными работами М.Г. Земцова.

Спустя десять лет, в 1752 г., императрица заказывает новую перестройку усадьбы знаменитому Ф.Б. Растрелли, автору Зимнего дворца в Петербурге. Зодчий составляет проект надстройки и фасада. По его замыслу, это должно было быть двухэтажное пышное сооружение с возвышенным центральным объемом, подъездом к нему и рустованными боковыми частями. Считается, что перестройка не была осуществлена. Однако Растрелли приписывают разбивку усадебного регулярного сада (1752), а сам зодчий относил дворец к числу своих построек.

Время Екатерины II стало периодом упадка Покровской усадьбы. Императрица посещала Покровское всего несколько раз. К приезду 1763 г. у дворца соорудили катальную гору (архитектор Василий Неелов), начатую годом раньше. Она включала верхние и нижние покои с дверьми и стекольчатыми окнами. 400-метровый скат состоял из сосновых брусьев. Поднимали сани и коляски канатами с помощью машины, управлявшейся лошадьми. Это было, пожалуй, единственное примечательное сооружение нового царствования в Покровском. В 1765 г. оно переходит от Вотчинной конторы в ведение Дворцовой канцелярии. В 1781 г. катальную гору ломают, а в 1782 г. разбирают деревянные флигели. Исчезают и другие сооружения. С конца XVIII в. усадебные земли стали сдаваться в аренду частным лицам. В 1870 г. здание дворца вместе с Покровской церковью и прилежащими строениями досталось Покровской общине сестер милосердия. Дворец был вновь обновлен, а его фасад утратил прежние черты.

С эпохи Петра I столичная жизнь постепенно перемещается в яузские слободы. Жители Покровского легко усвоили городской уклад. Указом 1714 г. их запрещалось «писать в крестьянство и крепость». Большинство занималось торговлей и ремеслами — прядением, ткачеством, изготовлением позументов, волочением золота и серебра. Зная о богатстве сельчан, царь в 1716 г. обложил их «десятой деньгой», очень обременительным налогом в 10% от прибыли, который отменили лишь в 1736 г. Тем не менее за десять лет, с 1725 по 1735 г. из 684 оброчных крестьян 134 человека, или пятая часть, записались в купечество. На рынке при Новонемецкой слободе, находившемся между современными Бакунинской и Бауманской улицами, у церкви св. Ирины, около половины торговых мест принадлежало жителям Покровского. В 1785 г. современник отмечал, что «в Покровском… во всяком доме есть стан какого-нибудь мастерства». В 1775 г. тут было зарегистрировано 818 станов у 232 владельцев.

Крупные предприятия стали появляться здесь уже в эпоху Петра I. В 1719 г. организуется казенный прядильный двор по изготовлению тонкой пряжи. Первое время он считался дочерним предприятием мануфактуры в Екатерингофе. Сырья и рабочих на новом месте было с избытком. Надзиратель Волков доносил, что «прялей самовольно зело много идет записываться», так что «баб и девок набралось до 100 человек». Остальным пришлось отказать.

Покровское уже в XVII в. было большим. Разбогатевшие жители записывались в городское население, и постоянный отток приводил к тому, что цифровые показатели по селу росли незначительно. По статистике 1775 г. здесь проживало 98 «оброчных» и 128 пахотных крестьян (мужского пола), не считая, очевидно, городского населения. «Пахотные» платили годовой оброк в 13 рублей 10 копеек с души — в пять раз больше, чем ремесленники. О зажиточности здешних обитателей говорит каменное строительство приходских церквей — Николая Чудотворца (1766) и Ирины великомученицы (1792). По сведениям П.В. Сытина, в приходе Никольской церкви в 40—50-е годы XVIII в. состоял знаменитый в будущем полководец А.В. Суворов.

По указу от 22 марта 1782 г. жителям Покровского дозволялось записаться в мещанство и купечество. Вскоре, 11 мая того же года, московский генерал-губернатор граф З.Г. Чернышев доносил Екатерине II: «В подмосковном селе Покровском (записалось. — Авт.) из крестьян во вторую гильдию 14, в третью 158 — всего 172; в мещанство — 134 человека, остались в прежнем состоянии 14. Новые купцы объявили капитала 44125 рублей». Можно считать, что с этого времени село, с 1752 г. полицейски подчинявшееся Москве, окончательно вошло в черту города. Была выделена самостоятельная Покровская полицейская часть. Увеличивалось число фабрик. Среди деревянных владений стали появляться каменные дома. Из них до сего дня уцелели так называемые «Щербаковские палаты» 1770-х годов (Бакунинская ул., 24) с верхним жилым этажом и погребами внизу — образец типично городской застройки.

XIX в. превратил Покровское в заурядную московскую окраину с предприятиями, частными жилыми владениями, булыжной мостовой и керосиновыми фонарями. Бывшие поля пересекли улицы и переулки. В большей частью деревянных домах проживали мелкие чиновники, ремесленники и торговцы. У товарной станции Рязанской железной дороги (Гавриковы переулок и площадь, в 1919 г. переименованные в Спартаковские переулок и площадь) находился богатый рынок со множеством лавок-лабазов, где торговали преимущественно хлебными припасами. Память о селе долгое время сохраняла главная улица, пока в 1918 г. ее не переименовали в Бакунинскую.

* Евангелическая церковь (die evangelische Kirche, нем.) — принятое в Германии обозначение лютеранской кирхи. В начале 1686 г. в каменной церкви уже шли службы. В просторечье ее называли «старой обедней». Сохранились и сведения о ее размерах: она имела 18 саженей в длину и 9 в ширину. Деньги на строительство община собирала самостоятельно — помощь оказали лишь гамбургские купцы.

* Капуцины — члены католического монашеского ордена, учрежденного 1525 г. в Италии.

По материалам книги Аверьянова К.А. «История московских районов».